Советую прочесть небольшой текст, написанный выдающимся психотерапевтом Ролло Мэем. Может быть после прочтения «Раненного целителя» ваш взгляд на личность и работу психотерапевта Пола изменятся?
«Раненный целитель»
Ролло Мэй
(1909-1994) – выдающийся американский психолог и психотерапевт, классик экзистенциально-гуманистической психологии. Философ, богослов, исследователь, практик. Известен как интерпретатор европейской экзистенциальной культурно-философской традиции в ее применении к психотерапии. Автор 14 книг и лауреат многих почетных наград.
«Сегодня я хочу поговорить с вами о том, что мне очень близко, о чём «я думаю сердцем» в течение многих лет. Когда я два года был прикован к кровати из-за туберкулёза, ещё до того, как появились лекарства от этого заболевания, все мои мысли соединились и оформились в те идеи, которыми я хочу с вами поделиться.
В этой малоизвестной статье Ролло Мэй вспоминает некоторых великих терапевтов и деятелей искусства, их бедственное прошлое и триумфальное появление среди творцов и целителей.
Я проводил в Нью-Йорке собеседования со студентами — кандидатами на обучение в Аналитическом институте – и я спрашивал себя: что должно быть у человека, чтобы стать хорошим психотерапевтом? Что такого должно быть у этой конкретной личности, что подскажет нам, что вот он — тот самый человек, который действительно сможет помогать другим людям в этом сказочно-долгом пути психоаналитика? Мне было ясно, что это — не приспособление или адаптированность. Я знал, что хорошо адаптированный человек, который вошёл и сел, чтобы проходить собеседование, не станет хорошим психотерапевтом. Адаптированность – это абсолютно то же самое, что и невроз, и в этом проблема человека. Это адаптированность к небытию.
Адаптация всегда существует рядом с вопросом: адаптация к чему? К психотическому миру, в котором мы совершенно очевидно живём? К обществам, таким «фаустовским» и бесчувственным? И когда я продолжаю думать об этом, начинаю осознавать, что два самых великих терапевта, которых я когда – либо знал, были плохо адаптированными людьми.
Одним из них был Гарри Стэк Салливан — психиатр, родившийся в Америке. Салливан был одним из моих учителей. Он был алкоголиком и латентным гомосексуалистом. Однажды он сделал предложение Клару Томсону, будучи пьяным, а на утро встал очень рано, чтобы пойти и отменить его. Он никогда не мог справиться с группой больше 2-3-х человек. Профессор Клинберг из Колумбийского университета рассказал историю, которая произошла во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в Ассоциации психического здоровья, которую помогал основать Салливан. Участники Ассоциации встречались в Париже, и после встречи Клинберг увидел Салливана, который мрачно сидел в углу. Он подошёл и спросил, в чём дело. Салливан сказал: «Всегда одно и то же. Я всегда борюсь со всеми», на что Клинберг ответил: «Но Вы не боретесь со мной!» «О, насчёт Вас мне всё равно. Вы — не в счёт», — ответил Салливан. Складывается впечатление, что в течение нескольких лет в старшем подростковом возрасте Салливан страдал шизофренией. Но у него была – и я не должен был говорить «но» — у него была потрясающая проницательность по отношению к людям, их проблемам и тому, что с ними происходит.
Другим великим психотерапевтом, которого я знал и под чьим руководством работал, была Фрида Фромм-Райхман. Она была прототипом психиатра из книги и фильма «Я никогда не обещала сад из роз». Фрида была беспристрастной личностью. Она была 4 фута ростом, некоторое время была замужем за Эриком Фроммом, поэтому у неё фамилия — Фромм. В Нью-Йорке в психиатрических и психологических кругах говорили, в качестве очень искажённой шутки, что на самом деле название первой книги Фромма было «Сбеги от Фриды». Однажды она делала доклад на заседании Американской Психиатрической Ассоциации. Мы все сидели на возвышении, и Фрида Фромм-Райхманн поднялась по ступенькам и упала «всем своим ростом» на возвышение, где мы сидели. Теперь я уже не знаю значения всех этих вещей, но то, что я пытаюсь сказать, так это, что у нее всегда были проблемы со взаимоотношениями. И при этом у неё была удивительная проницательность по отношению к людям, как вы знаете, если смотрели фильм или читали книгу… Она действительно умерла в одиночестве. Бибер, когда был в её краях, навестил Фриду. Вроде бы они были старыми друзьями, и он описал её как человека, наполненного отчаяньем одиночества.
Теперь возьмём третий пример – Абрахам Маслоу. Он не был психотерапевтом, но он был одним из величайших психологов. Он вышел из семьи эмигрантов, был отчуждён от своей матери и боялся отца. В Нью-Йорке часто жили в кварталах, где поселялись люди одной нации, и Аба (он был евреем) часто избивали итальянские и ирландские мальчишки, что жили поблизости. Он был дистрофичен.
Этот человек, у которого было столько адского опыта, стал тем, кто внёс понятие «пикового переживания» в психологию.
Теперь очень любопытно то, что каждый из перечисленных гениев стал великим именно в том, в чём была его самая слабая точка. Очень трудно поверить, что Гарри Стак Салливан, человек, который никогда не мог общаться с другими, основал такую психиатрическую систему, как психиатрия межличностной биологии. А Аб, у которого было так много адского опыта, компенсируясь, если вы позволите использовать здесь этот технический термин, основал школу совсем противоположную — школу пик-переживания и движение, занимающееся человеческими возможностями.
Я хочу вам предложить теорию. Это теория раненого целителя.
Я хочу предположить, что мы лечим других людей с помощью своих собственных ран. Психологи, которые становятся психотерапевтами, так же, как и психиатры – это люди, которые, будучи детьми, должны были стать терапевтами собственных семей. Это довольно хорошо установлено различными учениями. И я предлагаю развить эту идею и предположить, что та проницательность, которая приходит к нам благодаря собственной борьбе с нашими проблемами, и приводит нас к тому, чтобы мы развили эмпатию, креативность и сострадание…..
В Англии в Кембридже было проведено исследование, в котором изучали гениев: великих писателей, художников, музыкантов… Из 47 отобранных для исследований человек, 18 госпитализировались в психиатрическую клинику. Это были люди, которых Вы хорошо знаете. Гендель. Его музыка выросла из величайшего страдания. Байрон. Он считал, что только и делает, что страдает, но на самом деле он был маниакально-депрессивным. Вирджиния Вульф. Она покончила жизнь самоубийством, и тоже очень страдала от депрессий. Роберт Лоуэл, американский поэт. Был маниакально–депрессивным.
Теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что в нарушениях настроения есть очень позитивный аспект. Можно сказать, что определённая форма внутренней борьбы абсолютно необходима для того, чтобы привести нас к той глубине, из которой возникает креативность.
Джером Каган, профессор из Гарварда, провёл длительное исследование креативности и пришёл к выводу, что основная сила художника, творца (то, что он называл «творческой свободой»), не является врождённой. «Креативность, — говорит Каган, — замешана на боли подросткового одиночества, на изоляции и физической неполноценности».
Одна женщина, доктор Эйджер, которая прошла через концентрационные лагеря, провела исследование в институте Сайбрука. Она выжила в Освенциме и изучала тех, кто выжил в немецких лагерях смерти. Интересно, что и она, и профессор Каган обнаружили похожие вещи. Многие ожидали, что бывшие заключённые, пройдя через тот ужас, окажутся абсолютно разрушенными людьми. Я помню, как один из них ходил ко мне на психоанализ в Нью-Йорке. Слушая, через что он прошёл, я думал: «Как человек может пережить всё это?» Но он не только пережил, а стал невероятно творческим и продуктивным человеком. То, что выяснила доктор Эйджер в институте Сайбрука, было следующим: «Люди, которые пострадали от пагубных событий в прошлом, могут функционировать на среднем уровне или выше среднего». Существует внутренний механизм, который помогает с этим справляться, и он в состоянии предотвратить возможные вредные эффекты пагубного опыта. Удивительно, что пережившие всё это, способны трансформировать свой опыт в то, что будет способствовать их внутреннему росту. Эйджер добавляет: «Заключённые, у которых было бедное неизбалованное детство, лучше адаптировались к концлагерям, в то время как большинство из тех, чьи родители были богатыми и позволяющими, умирали в первую очередь».
Я много думал об этом, как и мои коллеги из Института Сайбрука. Они заметили, что многие из очень уважаемых нами людей прошли через самые страшные ситуации в раннем детстве.
Исследование того, как прошло детство выдающихся людей, открывает нам тот факт, что они совсем не получили того «выращивания» и заботы, которые считаются в нашей культуре способствующими психическому здоровью детей. Получается, что, несмотря на это или благодаря таким условиям, эти люди не только выжили, но и очень многого достигли. Причём, многие имели самое плачевное и травматичное детство.
В Беркли, было сделано исследование развития человека: группа психологов наблюдала за людьми с рождения и до 30 лет. Они наблюдали за 166 мужчинами и женщинами и были шокированы неточностью своих ожиданий. Они ошибались в 2-х из 3-х случаев в основном из-за того, что переоценили разрушающий эффект проблем раннего возраста. Также они не смогли предвидеть, каковы последствия «гладкого» и успешного детства. Выяснилось, что определённая степень стресса и наличие провоцирующих ситуаций укрепляют психологическую силу и компетенцию.
Был ещё один британский врач, его звали Джордж Пикеринг, который написал книгу «Творческая болезнь». Она имела ещё одно название: «Болезнь в жизнях и головах Чарльза Дарвина, Флоренс Найтингейл, Мэри Бейкер Эди, Зигмунда Фрейда, Марселя Пруста и Элизабет Барретт Броунинг». Эти люди были указаны на обложке, но Пикеринг ещё добавил Моцарта, Шопена, Бетховена. Он отмечает, что каждый из них страдал тяжёлой болезнью и конструктивно обходился с этим в творчестве, соответствуя при этом своей культуре. Пикеринг говорит о своих собственных бёдрах, поражённых артритом, и называет свою болезнь «союзником». «Я уложил их в постель, когда они стали болеть», — сказал он. Лёжа в кровати, этот учёный не мог больше встречаться с пациентами или развлекать гостей. Он добавляет: «Это идеальные условия для творческой работы: свобода от вторжения других, свобода от обычных бытовых обязанностей».
Теперь у вас возникло множество вопросов, и, конечно же, множество вопросов было и остаётся у меня. Об этих идеях Отто Ранк написал целую книгу — «Искусство и художник». В этой работе преодоление невроза и создание искусства понимаются как вещи, абсолютно идентичные.
Сегодня я пытаюсь бросить вызов всему пониманию здоровья в нашей культуре. Мы оставляем людей жить день за днём, так как считаем, что жизнь – это просто сумма дней, которые нам даны. Мы боремся за то, чтобы изобрести способы жить дольше, как будто бы смерть и болезнь – это наши самые страшные враги.
Не так важно, как долго ты живёшь, дело в том, сколько дней ты можешь себе добавить. Многие люди предпочитают уйти, умереть, когда их работа завершена, но в этом «опровержении» говорится о том, что расстройство и болезнь значат нечто совсем другое, нежели то, как это понимается в нашей «фаустовской» цивилизации.
Мы видим ещё один талант, которым, безусловно, обладала Фромм-Райхманн, и который был у Аба Маслоу и Гарри Стака Салливана, — талант сострадания, умение чувствовать других людей, понимать их проблемы. Вот ещё некоторые качества, которыми должен обладать хороший психотерапевт.
Как сказал К. Г. Юнг: «Боги возвращаются к нам в наших болезнях»»
Листьев не обожгло,
Веток не обломало…
День промыт, как стекло.
Только этого мало.
Как может человек, жизнь которого прошла гладко, понять проблемы своих клинетов? Тот, кто не страдал, не может сострадать. С другой стороны, личные проблемы терапевта могут накладываться на терапию и создавать неожиданные эффекты. У этой медали две стороны.