Обдумывая комментарии к сериалу «In Treatment»….

Советую прочесть небольшой текст, написанный  выдающимся психотерапевтом Ролло Мэем. Может быть после прочтения «Раненного целителя» ваш взгляд на личность и работу  психотерапевта Пола изменятся?

«Раненный целитель»

Ролло Мэй
(1909-1994) – выдающийся американский психолог и психотерапевт, классик экзистенциально-гуманистической психологии. Философ, богослов, исследователь, практик. Известен как интерпретатор европейской экзистенциальной культурно-философской традиции в ее применении к психотерапии. Автор 14 книг и лауреат многих почетных наград.

«Сегодня я хочу поговорить с вами о том, что мне очень близко, о чём «я думаю сердцем» в течение многих лет. Когда я два года был прикован к кровати из-за туберкулёза,  ещё до того, как появились лекарства от этого заболевания,  все мои мысли соединились  и оформились в те идеи, которыми я хочу с вами поделиться.

В этой малоизвестной статье Ролло Мэй вспоминает некоторых великих терапевтов и деятелей искусства, их бедственное прошлое и триумфальное появление среди творцов и целителей.
Я проводил в Нью-Йорке собеседования со студентами — кандидатами на обучение в Аналитическом институте – и я спрашивал себя:  что должно быть у человека, чтобы стать хорошим психотерапевтом? Что такого должно быть у этой конкретной личности, что подскажет нам, что вот он — тот самый человек, который действительно сможет помогать другим людям в этом сказочно-долгом пути психоаналитика? Мне было ясно, что это — не приспособление или адаптированность. Я знал, что хорошо адаптированный человек, который вошёл и сел, чтобы проходить собеседование, не станет хорошим психотерапевтом. Адаптированность – это абсолютно то же самое, что и невроз, и в этом проблема человека. Это адаптированность к небытию.
Адаптация всегда существует рядом с вопросом: адаптация к чему? К психотическому миру, в котором мы совершенно очевидно живём? К обществам, таким «фаустовским» и бесчувственным? И когда я продолжаю думать об этом, начинаю осознавать, что два самых великих терапевта, которых я когда – либо знал, были плохо адаптированными людьми.

Одним из них был Гарри Стэк Салливан — психиатр,  родившийся в Америке. Салливан был одним из моих учителей. Он был алкоголиком и латентным гомосексуалистом. Однажды он сделал предложение Клару Томсону, будучи пьяным, а на утро встал очень рано, чтобы пойти и отменить его. Он никогда не мог справиться с группой больше 2-3-х человек. Профессор Клинберг из Колумбийского университета рассказал историю, которая произошла во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в Ассоциации психического здоровья, которую помогал основать Салливан. Участники Ассоциации встречались в Париже, и после встречи Клинберг увидел Салливана, который мрачно сидел в углу. Он подошёл и спросил, в чём дело. Салливан сказал: «Всегда одно и то же. Я всегда борюсь со всеми», на что Клинберг ответил: «Но Вы не боретесь со мной!» «О, насчёт Вас мне всё равно. Вы — не в счёт», — ответил Салливан. Складывается впечатление, что в течение нескольких лет в старшем подростковом возрасте Салливан страдал шизофренией. Но у него была – и я не должен был говорить «но» — у него была потрясающая проницательность по отношению к людям, их проблемам и тому, что с ними происходит.

Другим великим психотерапевтом, которого я знал и под чьим руководством работал, была Фрида Фромм-Райхман. Она была прототипом психиатра из книги и фильма «Я никогда не обещала сад из роз». Фрида была беспристрастной личностью. Она была 4 фута ростом, некоторое время была замужем за Эриком Фроммом, поэтому у неё фамилия — Фромм. В Нью-Йорке в психиатрических и психологических кругах говорили, в качестве очень искажённой шутки, что на самом деле название первой книги Фромма было «Сбеги от Фриды». Однажды она делала доклад на заседании Американской Психиатрической Ассоциации. Мы все сидели на возвышении, и Фрида Фромм-Райхманн поднялась по ступенькам и упала «всем своим ростом» на возвышение, где мы сидели. Теперь я уже не знаю значения всех этих вещей, но то, что я пытаюсь сказать, так это, что у нее всегда были проблемы со взаимоотношениями. И при этом у неё была удивительная проницательность по отношению к людям, как вы знаете, если смотрели фильм или читали книгу… Она действительно умерла в одиночестве. Бибер, когда был в её краях, навестил Фриду.  Вроде бы они были старыми друзьями, и он описал её как человека, наполненного отчаяньем одиночества.

Теперь возьмём третий пример – Абрахам Маслоу. Он не был психотерапевтом, но он был одним из величайших психологов. Он вышел из семьи эмигрантов, был отчуждён от своей матери и боялся отца. В Нью-Йорке часто жили в кварталах, где поселялись люди одной нации, и Аба (он был евреем) часто избивали итальянские и ирландские мальчишки, что жили поблизости. Он был дистрофичен.
Этот человек, у которого было столько адского опыта, стал тем, кто внёс понятие «пикового переживания» в психологию.

Теперь очень любопытно то, что каждый из перечисленных гениев стал великим именно в том, в чём была его самая слабая точка. Очень трудно поверить, что Гарри Стак Салливан, человек, который никогда не мог общаться с другими, основал такую психиатрическую систему, как психиатрия межличностной биологии.  А Аб, у которого было так много адского опыта, компенсируясь, если вы позволите использовать здесь этот технический термин, основал школу совсем противоположную —  школу пик-переживания и движение, занимающееся человеческими возможностями.

Я хочу вам предложить теорию. Это теория раненого целителя.

Я хочу предположить, что мы лечим других людей с помощью своих собственных ран. Психологи, которые становятся психотерапевтами, так же, как и психиатры – это люди, которые, будучи детьми, должны были стать терапевтами собственных семей. Это довольно хорошо установлено различными учениями. И я предлагаю развить эту идею и предположить, что та проницательность, которая приходит к нам благодаря собственной борьбе с нашими проблемами, и приводит нас к тому, чтобы мы развили эмпатию, креативность и сострадание…..
В Англии в Кембридже было проведено исследование, в котором изучали гениев: великих писателей, художников, музыкантов… Из 47 отобранных для исследований человек, 18 госпитализировались в психиатрическую клинику. Это были люди, которых Вы хорошо знаете. Гендель. Его музыка выросла из величайшего страдания. Байрон. Он считал, что только и делает, что страдает, но на самом деле он был маниакально-депрессивным. Вирджиния Вульф. Она покончила жизнь самоубийством, и тоже очень страдала от депрессий. Роберт Лоуэл, американский поэт. Был маниакально–депрессивным.

Теперь я хочу обратить ваше внимание на  то, что в нарушениях настроения есть очень позитивный аспект. Можно сказать, что определённая форма внутренней борьбы абсолютно необходима для того, чтобы привести нас к той глубине, из которой возникает креативность.

Джером Каган, профессор из Гарварда, провёл длительное исследование креативности и пришёл к выводу, что основная сила художника, творца (то, что он называл «творческой свободой»), не является врождённой. «Креативность, — говорит Каган, — замешана на боли подросткового одиночества, на изоляции и физической неполноценности».

Одна женщина, доктор Эйджер, которая прошла через концентрационные лагеря, провела исследование в институте Сайбрука. Она выжила в Освенциме и изучала тех, кто выжил в немецких лагерях смерти. Интересно, что и она, и профессор Каган обнаружили похожие вещи. Многие ожидали, что бывшие заключённые, пройдя через тот ужас, окажутся абсолютно разрушенными людьми. Я помню, как один из них ходил ко мне на психоанализ в Нью-Йорке. Слушая, через что он прошёл, я думал: «Как человек может пережить всё это?» Но он не только пережил, а стал невероятно творческим и продуктивным человеком. То, что выяснила доктор Эйджер в институте Сайбрука, было следующим: «Люди, которые пострадали от пагубных событий в прошлом, могут функционировать на среднем уровне или выше среднего». Существует внутренний механизм, который помогает с этим справляться, и он в состоянии предотвратить возможные вредные эффекты пагубного опыта. Удивительно, что пережившие всё это,  способны трансформировать свой опыт в то, что будет способствовать их внутреннему росту. Эйджер добавляет: «Заключённые, у которых было бедное неизбалованное детство, лучше адаптировались к концлагерям, в то время как большинство из тех, чьи родители были богатыми и позволяющими, умирали в первую очередь».

Я много думал об этом, как и мои коллеги из Института Сайбрука. Они заметили, что многие из очень уважаемых нами людей прошли через самые страшные ситуации в раннем детстве.

Исследование того, как прошло детство выдающихся людей, открывает нам тот факт, что они совсем не получили того «выращивания» и заботы, которые считаются в нашей культуре способствующими психическому здоровью детей. Получается, что, несмотря на это или благодаря таким условиям, эти люди не только выжили, но и очень многого достигли. Причём, многие имели самое плачевное и травматичное детство.

В Беркли, было сделано исследование развития человека: группа психологов наблюдала за людьми с рождения и до 30 лет. Они наблюдали за 166 мужчинами и женщинами и были шокированы неточностью своих ожиданий. Они ошибались в 2-х из 3-х случаев в основном из-за того, что переоценили разрушающий эффект проблем раннего возраста. Также они не смогли предвидеть, каковы последствия «гладкого» и успешного детства. Выяснилось, что определённая степень стресса и наличие провоцирующих ситуаций укрепляют психологическую силу и компетенцию.

Был ещё один британский врач, его звали Джордж Пикеринг, который написал книгу «Творческая болезнь». Она имела ещё одно название: «Болезнь в жизнях и головах Чарльза Дарвина, Флоренс Найтингейл, Мэри Бейкер Эди, Зигмунда Фрейда, Марселя Пруста и Элизабет Барретт Броунинг». Эти люди были указаны на обложке, но Пикеринг ещё добавил Моцарта, Шопена, Бетховена. Он отмечает, что каждый из них страдал тяжёлой болезнью и конструктивно обходился с этим в творчестве, соответствуя при этом своей культуре. Пикеринг говорит о своих собственных бёдрах, поражённых артритом, и называет свою болезнь «союзником». «Я уложил их в постель, когда они стали болеть», — сказал он. Лёжа в кровати, этот учёный не мог больше встречаться с пациентами или развлекать гостей. Он добавляет: «Это идеальные условия для творческой работы: свобода от вторжения других, свобода от обычных бытовых обязанностей».

Теперь у вас возникло множество вопросов, и, конечно же, множество вопросов было и остаётся у меня. Об этих идеях Отто Ранк написал целую книгу — «Искусство и художник». В этой работе преодоление невроза и создание искусства понимаются как вещи, абсолютно идентичные.
Сегодня я пытаюсь бросить вызов всему пониманию здоровья в нашей культуре. Мы оставляем людей жить день за днём, так как считаем, что жизнь – это просто сумма дней, которые нам даны. Мы боремся за то, чтобы изобрести способы жить дольше, как будто бы смерть и болезнь – это наши самые страшные враги.
Не так важно, как долго ты живёшь, дело в том, сколько дней ты можешь себе добавить. Многие люди предпочитают уйти, умереть, когда их работа завершена, но в этом «опровержении» говорится о том, что расстройство и болезнь значат нечто совсем другое, нежели то, как это понимается в нашей «фаустовской» цивилизации.

Мы видим ещё один талант, которым, безусловно, обладала Фромм-Райхманн, и который был у Аба Маслоу и Гарри Стака Салливана, — талант сострадания, умение чувствовать других людей, понимать их проблемы. Вот ещё некоторые качества, которыми должен обладать хороший психотерапевт.
Как сказал К. Г. Юнг: «Боги возвращаются к нам в наших болезнях»»